ЧЕРДАК ДЛЯ ДИКТАТОРА
Войдя в кабинет своего друга, я даже опешил. Седые фрагменты на голове Володи были настолько неуместными, что представлялись не до конца смытыми клочками пены. Да, и во всем его облике чувствовалось напряжение, характерное для человека, которого застали врасплох.
Это был прежний Вовка, но озорные выплески в глазах пробивались как бы натужно, преодолевая свинцовую усталость, что таилась в руках, во всем его облике.
Банальности – это то, чего мы всячески избегали в нашей дружбе и этим особо дорожили. Но сейчас, как бы предупреждая готовую сорваться мою стандартную фразу, Володя машинально произнес:
– А что ты хотел? Года, однако!
Старясь отвести его от этого скользкого направления мыслей, которое привело бы нашу встречу к известному тупику, я кивнул в сторону дипломов и благодарностей, что заполняли почти всю противоположную стену его кабинета:
– С таким багажом люди не на пенсию собираются, а думают о перспективах!
Однако Володя даже не повернулся в сторону многочисленных свидетельств его заслуг и как-то криво улыбнулся:
– И ты, видать, сплетен наслушался по поводу моего мнимого повышения. Но не бывать этому! Этот кабинет и есть мой последний Олимп…
В его словах не было игривости, да, она, собственно, и не была характерна для трудяги и правдорубца – я-то уже это хорошо изучил за прошедшие десятилетия нашей дружбы.
Чувствовалось, что при всей своей публичности Володя ждал того момента, когда можно было бы с кем-нибудь поделиться. Я хорошо знал, что под внешней невозмутимой ироничностью прячется большой клубок сомнений, который периодически накатывает, лишая моего друга не только позитивного настроя, но часто и сна.
– Ну, по поводу наград – мы, конечно, победнее, однако тоже имеется, – с этими словами я вытащил из сумки книгу и сразу начал подписывать. Только сейчас у меня вдруг прорезался тот текст, который максимально подходил Володе. «Успешно соединяющему историю с современностью, украшая ее…».
Володя, прищурившись, смерил меня и поставил на стол начатую бутылку коньяка:
– По такому поводу, как говорится…
Я знал, что он принципиально избегает алкоголя, тем более, на рабочем месте, но в его несколько искусственной улыбке просвечивал невольный ответ: «Я другой – почему не замечаешь?»
– А я забыл, что у вас теперь демократия, не то, что у нас!
– Да, я знаю твой скепсис по поводу нашего Майдана, но зато мы себя почувствовали свободными. Мне, как человеку имеющему дело с уникальными артефактами прошлого, это хорошо заметно.
– Странная у вас все же демократия…
Но я понял, что продолжать не стоит. Зажав двумя руками рюмку, Володя начал говорить и я сразу понял, что нельзя перебивать, иначе этот тоненький ручеек откровенности может иссякнуть.
– Ты, очевидно, слишком серьезно относишься к этим мутным интернетовским потокам, если намекаешь на мое потенциальное директорство.
– Ну, а кому, как не тебе! И без всех этих сетей это понятно. Ну, а соперничество всегда будет усиливаться по мере того, как поднимаешься. Я полагаю, что эту банальную истину ты уже испытал на себе, коль скоро занимаешь солидный кабинет.
– Видишь ли, мой философский друг, как ни странно, ситуация была более определенной при жизни шефа. Однако его внезапная гибель оказалась катастрофой для многих.
– Неужели имеются факты о том, что автомобильная авария была подстроена?
– Директор, конечно, был фигурой неоднозначной и вызывал у многих раздражение своим профессионализмом и активностью…
– Да, ты знаешь, я еле тебя нашел, потому что не знал, что вы сумели и это шикарное здание себе отхватить, присоединив к основному корпусу галереи.
– Конечно, это его заслуга! А кому бы удалось такой лакомый кусок отбить у бизнесменов?! Но дело не только в этом.
Володя замолчал и показал на потолок. Я не понял: то ли он намекал на очень больших людей, то ли предупреждал меня о возможном прослушивании.
Я решил ему помочь и после тягучей паузы заговорил первым:
– Я догадываюсь, Володя, что твоя научно-исследовательская деятельность многих раздражает, особенно за границей. Ведь твой альбом, в котором собраны дворцы всей Западной Украины – это не просто сенсация.
– Ты прав, эта моя книга наделала много шума и чуть не привела к международному скандалу. Дело в том, что она, по сути, была резким и конкретным ответом на соответствующее польское издание, где они умудрись значительную часть наших исторических памятников себе приписать. Я тебе подарю мою выстраданную монографию, и сам убедишься, как обходятся с нашим отечественным наследием, тем более что там имеются факты и по твоему родному Полесью.
Однако, когда я решил поддержать эту тему, то Володя вдруг другим, властным голосом произнес:
– Однако дело сейчас не в этом! К вопросам, связанным с разбазариванием наследия нашего, мы обязательно вернемся, когда победим всех врагов. А сейчас я хотел тебе рассказать то, чего никто не ведает.
Володя нажал несколько кнопок на столе, и просторный кабинет наполнила музыка, сразу устремившись ввысь, к трехметровому потолку. Несколько рюмок выпили молча, а потом Володя начал говорить. В его словах чувствовались и некая натужность, и одновременно – облегчение.
– Ты сейчас станешь вторым, кто узнает подоплеку всей этой возни. Видишь ли, здесь, как всегда в запутанных ситуациях: «ищите женщину!»
Он опять подхватил рюмку с золотистой жидкостью обеими руками, и на этом фоне его седые пряди на голове смотрелись еще более нелепо. Прокручивал рюмку в руках в такт музыке до тех пор, пока несколько капель не упали на стол. Механически смахнув их ладоней, Володя продолжал:
– Если бы ты не устроил мою личную жизнь, наверное, все пошло бы по другому сценарию...
– Ну, вот! И к этому, оказывается, я причастен?!
– Дело в том, что шеф действительно видел своим преемником только меня. Я не обольщаюсь, поскольку приходилось бывать с ним в таких щекотливых ситуациях, куда людей случайных не допускают. И потом дочь его…
– Да-да, я слышал, что это тот случай, когда яблоко далеко упало и закатилось…
– Не совсем так. Полина – такой же фанат музейного дела, как и отец, что ее оправдывает. Диссертацию отец, конечно, помог сделать, но в остальном она – на своем месте. Тут дело в другом.
Володя залпом выпил и только тогда впервые внимательно посмотрел мне в глаза:
– Видишь ли, Анатолий Васильевич хотел, чтобы у нас что-то получилось, и всячески способствовал нашим с Полиной контактам. Вот после одной из корпоративных гулянок я и согрешил. Однако не спешил делать предложение, хотя у него как классного стратега уже сложилась комбинация: я женюсь на Полине; он передает директорство мне, а Полина становится заместителем по научной работе, то есть садится в мое нынешнее кресло.
– Да, я знал, что твой шеф – великий комбинатор, однако такую шахматную партию…
– Имей в виду, что с твоей помощью эта красивая партия разрушилась, когда я женился на Оксане.
– Вот сколько у меня грехов, оказывается!
– Конечно, ты не мог знать, чем все кончится, когда знакомил меня с сестрой твоего соседа, которая случайно зашла в твою комнату, чтобы одолжить штопор. Вот с этим штопором я и живу уже два с лишним десятка лет…
– Я видел портрет дочери всесильного шефа и вполне понимаю твой выбор, хотя, конечно, так хочется, чтобы мои друзья выбились в начальство. Ходил бы я и хвастался фотографиями, где мы в обнимку, и все понимающе кивали, дескать, ты причастен к его успехам. А я многозначительно молчал бы…
– Да, нет! Если директором станет Полина, то мне, скорее всего, придется распрощаться не только с этим кабинетом, но и с музеем, вообще…
Не дождавшись, пока я успею слепить какой-то вразумительный ответ, лишенный стандартного набора фраз, Володя резко поднялся:
– Идем, покажу свое хозяйство, пока я при ключах. Конечно, кое-что ты видел, когда у нас подрабатывал, но есть особые закуточки, где бывают только избранные.
Вспомнилось, как Володя подобрал меня, когда я вдруг оказался без работы. Он наделил меня непонятной должностью, благодаря которой я получил уникальную возможность постоянно наслаждаться не только самой экспозицией музея, но и тем, что остается в запасниках.
Демонстративно позвякивая внушительной связкой ключей, Володя прошел через несколько залов картинной галереи, и по взглядам, сопровождающим его, было понятно, что напряжение в этом храме искусства достигло пределов.
Мы как раз проходили хозяйственный двор с многочисленными фрагментами скульптур, старинных столов, подрамников, когда Володя по-хозяйски произнес:
– Да, вот свозят со всех свалок, а вовремя разобраться, что из этого представляет ценность, к сожалению, не успеваем.
Странное чувство меня одолевало, когда мы поднимались по старой лестнице, которая выглядела шикарно, хотя и не была реставрирована. В этой полутьме она меня поразила больше, чем официальные парадные лестницы, потому что было видно, как мало ног соприкоснулось с этими ступенями за несколько столетий.
– Да, ты входишь в число избранных, которые по ней прошлись, – промолвил Володя в унисон моим мыслям каким-то не совсем своим голосом.
Скрип чердачной двери тоже показался довольно зловещим. Тонкие лучи света, пробивавшиеся из щелей, как бы обрамляли отдельные участки огромной территории чердака, и создавали иллюзию специфических, полувиртуальных картин. В своих кривых, солнечных рамах посредством неведомой мне ранее технологии все эти импровизированные картины напоминали друг друга, поскольку сюжет был везде один: округлые холмы разной величины. И только, когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел, что эти холмики – это скульптурные головы. Их усатая сущность проявлялась то в колосьях, то на фоне книги, то в гордом одиночестве… Да, это было, казалось, безмерное пространство, заполненное скульптурами вождя – «отца народов», запечатленного в бронзе, гипсе, металле…
– Да, вот собрали со всей области после двадцатого съезда. Так и командует здесь своими клонами уже которое десятилетие. Многие просили для коллекции или на переплавку – я отказал.
И уже внизу, очевидно отвечая на отразившийся в моих глазах немой вопрос, Володя, тихо проговорил, зачем-то оглянувшись при этом:
– Пусть пока побудет. На всякий случай…